История судьи Шмидта получила продолжение. В чём признался польский диссидент?
Продолжение получила история с польским диссидентом Томашем Шмидтом, который в знак протеста против политики родного государства и в поисках защиты бежал из Польши в Беларусь. На родине его заочно обвинили в шпионаже и объявили в розыск. Об этом сам фигурант дела узнал из польских СМИ, сообщили в программе «Акценты» на «РТР-Беларусь».
По его словам, официальных обвинений ему предъявлено не было, хотя связаться с ним не составляет труда. 17 мая Шмидт попытался через польское посольство передать документы. В них протест против нарушения его прав. Письма предназначались генеральному прокурору, министру юстиции и уполномоченному по делам человека в Польше. Однако в польском диппредставительстве со своим гражданином даже говорить не стали.
Томаш Шмидт, гражданин Польши:
Прежде всего было нарушено право на защиту и право на справедливое судебное разбирательство. Здесь провели такой «капюшонный» суд. На самом деле я не понимаю, в чем меня обвинили. Можно ориентироваться только из того, что пишут польские СМИ. Я хочу, конечно, добиваться своих прав и на национальном уровне, и на уровне европейском. Здесь мы имеем дело с ситуацией, когда консул получил запрет на общение со мной. Мне кажется, этот запрет был от министра Сикорского.
На вопрос журналистов о том, как судья Томаш Шмидт смог беспрепятственно покинуть польское посольство, он объяснил: документы передал в фойе диппредставительства, а это территория Беларуси. В нашей стране он чувствует себя в безопасности.
Томаш Шмидт:
Есть слова поддержки, кто-то называет меня героем, но я не чувствую себя героем. Есть, конечно, и такие, кто желает смерти, мне угрожают. Но я здесь чувствую себя в безопасности.
Поступок Томаша Шмидта вызывал огромный резонанс среди польских элит. Слово «предатель» чаще других используют СМИ в публикациях о диссиденте. Но не все разделяют эту точку зрения. Так, социолог и политик Олаф Сволкень в издании «Mysl polska» назвал обвинения Шмидта в шпионаже надуманными.
Обвинения в шпионаже являются скорее проявлением паники, возможно, предлогом для введения более сильных репрессий или цензуры, но не оправданным страхом перед шпионажем в строгом смысле этого слова. Подобное обвинение является упреждающим ударом, призванным ослабить эффект раскрытия мрачного закулисья аппарата репрессий, надзора, коррупции.
